Алексей Рыбников: «Новый «Буратино» делается с большой любовью…»

Знаменитый композитор отмечает свой 80-летний юбилей и готовит 50-летний юбилей своей любимой киносказки

На его музыке к фильмам и мультфильмам выросло не одно поколение россиян. «Остров сокровищ», «Большое космическое путешествие», «Приключения Буратино», «Усатый нянь», «Новые приключения капитана Врунгеля», «Шла собака по роялю», «Тот самый Мюнхгаузен», «Вам и не снилось…», «Через тернии к звездам», «Звезда»… Перечислять можно долго, ведь в фильмографии Алексея Рыбникова — более сотни фильмов, многие из которых стали культовыми благодаря в том числе и великолепной музыке, которая в них звучит. Ну и кто не знает один из главных шедевров маэстро: рок-оперу «Юнона и Авось»?! Кстати, а перед ней была «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» — тоже рок-опера, которая заставила всю Москву, а потом и весь Советский Союз заговорить о мало кому до этого известном, а ныне легендарном театре «Ленком»… И хотя многое из этого – дела давно минувших дней, но мы хотим засвидетельствовать, что знаменитый композитор, который отмечает славный 80-летний юбилей, до сих пор находится в прекрасной творческой форме и продолжает нас радовать своими замечательными произведениями. И с нетерпением ждет премьеры – нового фильма про любимого им с детства деревянного человечка с добрым сердцем…

Шедевры ждут своего часа

— Алексей Львович, есть музыка, которая ассоциируется у вас с вашим юбилеем?

— Да, есть такая. Это музыка, которой я посвятил долгие годы своей жизни. Она создавалась практически в течение всей моей второй половины жизни, но с перерывами. Началось все с «Литургии оглашенных», потом «Воскрешение мертвых», потом «Симфония сумерек» и «Тишайшие молитвы». Это тетралогия. Так получилось — я специально не подгадывал — что весь проект целиком я могу осуществить только сейчас, в юбилейный год. В нашем «Центре исполнительных искусств» (бывший «Градский Холл». — Прим. авт.) мы исполнил две части вместе с театрализованным представлением. А еще две части прозвучат в Большом зале консерватории в исполнении приблизительно двух сотен участников. И для меня сейчас это главное событие, которое должно пройти на хорошем уровне.

— В плане творчества — как еще будете отмечать свой юбилей?

— Для меня мой юбилейный сезон начнется с 30 сентября в Доме музыки, с концерта «Симфонические шедевры». Где наконец-то будет исполнена моя первая симфония, которую я написал еще в 1968 году. И прозвучит все то, что я писал именно для симфонического оркестра.

Роковая страсть

— Вы в какой-то момент своей жизни перешли на рок-музыку. Почему вам стало это интересно?

— У нас серьезной рок-музыкой в те времена никто и не занимался. У меня это вызывало ощущение нового музыкального языка, поэтому я отошел тогда от симфоний. Все, что ново, было безумно для меня интересно, любопытно. И еще — непросто. Например, как было с оперой «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», где были сложнейшие размеры. Когда я приходил с нотами, музыканты на меня смотрели недружелюбно и говорили: «Уйди!» (Смеется.) Тогда я начинал сам стучать на столе ритм и напевать мелодию. Они быстро восприняли — и играли уже сами эти сложнейшие размеры. Потом, для того, чтобы сделать полноценную рок-музыку, необходимо, чтобы русский язык с ней сочетался. А тогда рок-музыка создавалась в основном за океаном, а не у нас. И для того, чтобы она звучала органично на русском языке, мне пришлось много потрудиться. Для меня это было очень важно. Вот так для меня предстала рок-музыка и воплотилась в том, что я делал…

— Насколько я знаю, вы еще снимаете свои фильмы?

— Фильмы я начал снимать десять лет назад. С той целью, что надо сохранить многие постановки. Театр — хрупкая вещь: играют сначала одни актеры, потом другие, многое забывается, теряется… А кино остается. Как говорила Фаина Раневская: «Кино – плевок в вечность». Поэтому мне захотелось поставить фильмы так, как я их вижу. Авторские. Например, публикует писатель свою книгу – он счастливый человек: он отвечает там за каждое слово. Художник написал картину — он отвечает за каждую микроскопическую часть своего полотна. А музыка рождается вот сейчас, в момент исполнения. Закрыл партитуру — и ее нет. Исполнять музыку можно хорошо или плохо. Если сыграл так себе, то могут сказать: «Ну, это плохая музыка!» Никто же не скажет, что какая гениальная музыка, но как ее плохо сыграли. Поэтому у меня было ощущение, что надо зафиксировать все так, как я это вижу.