Леонид Агутин: «Нет ничего интереснее и приятнее в жизни, чем шевелить мозгами»

Наставник юбилейного шоу «Голос» рассказал о своем отношении к учебе, музыке, талантам и их развитию

На Первом с большим успехом идет вокальное шоу «Голос» — в нынешнем году проект отмечает свое десятилетие. И в нем снова собран самый первый, «золотой» состав наставников: Дима Билан, Пелагея, Александр Градский и Леонид Агутин. На их музыкальный слух и вкус и строгие критерии отбора можно положиться – при приверженности к разным жанрам музыки они едины в одном: в умении «вслепую», на слух распознать талант. И по ходу проекта раскрыть в нем такие грани и стороны, о которых сам человек порой даже не подозревал. Нам удалось поговорить с одним из этой «великолепной четверки» — Леонидом Агутиным – причем не только о «Голосе», но и о том, каким он видит дальнейшее будущее участников проекта, и о музыке в более широком плане: как о профессии, увлечении, творчестве. И даже о том, как и чем сын помогает отцу (Николай Агутин недавно открыл благотворительный фонд, а при нем — Международную академию музыки, где дети в возрасте от 4 до 16 лет любого уровня подготовки смогут учиться музыке и сопутствующим дисциплинам у лучших преподавателей страны).

Папина академия

— Леонид, первым делом хочу спросить вас о шоу «Голос», где вы снова наставник. С какими чувствами вы вернулись в проект после нескольких лет вашего отсутствия?

— Я рад был вернуться в юбилейный сезон. Наставников всех люблю, мы где-то спорим, где-то дружим… Но важно то, какие там участники, потому что «Голос» делают именно они…

— Недавно стало известно, что ваш отец открыл академию музыки, и я знаю, что и вы там тоже частый гость. Почему эта идея пришла к вашему отцу, а не вы сами открыли подобное учебное заведение?

— Я преподавал и раньше, мне всегда интересно было заниматься с детьми, и я действительно хотел иметь свою школу. Но когда папа решил всем этим заниматься с помощью энтузиастов и доброжелателей, то я решил: а чего я полезу вперед? Он меня сам учил в свое время. И потом — конечно, времени и возможностей у папы сейчас больше. И я ужасно рад, что он снова в строю. Какое-то время он занимался не музыкой, а какими-то другими вещами, и у нас в семье за это начал отвечать я. Так сложилось. И вот лет десять назад он начал и писать, и выступать, и записывать, и вообще — работать. То есть, в принципе опять заниматься музыкой, творчеством. Я этому рад, мне это очень нравится. Я горжусь тем, что папа, будучи не таким молодым человеком, снова в строю (Николаю Агутину – 86 лет. – Прим. авт.). У него много опыта, добра, требования к качеству собственной работы. У меня что мама, что папа — оба такие, и вот я такой же «больной» у них родился! (Смеется.) Не то, чтобы не стыдно было — а чтобы было гордо за то, что ты делаешь. По-другому – никак!

— Учиться никогда ведь не поздно?

— Конечно. А еще учиться очень интересно. Вообще, нет ничего интереснее и приятнее в жизни, чем шевелить мозгами. Но понимаешь это тогда, когда уже заканчиваешь учиться. В детстве это понять невозможно, а учиться проще: память еще та, и времени свободного навалом. Оно, собственно, и тратится только на учебу. А в зрелом возрасте, когда отвечаешь за многих людей, учиться как раз становится интересно и очень хочется. Потому что к этому времени ты «научиваешься учиться»: привыкаешь и знаешь, как это делать. А времени на это уже нет, и память уже не та… Поэтому учиться надо в детстве — но не всегда это понимаешь…

На слух и на цвет…

— Вы сами охотно занимались в детстве музыкой?

— Я захлопывал крышку рояля и кричал: «Я не буду!» Все нормальные пацаны бегали во дворе и играли в футбол. А я учил гаммы, и вот это постоянно: «Та-да-да-да! Та-да-да-да!» Папа заставлял маму, чтобы она заставляла меня заниматься! (Смеется.) Сам он уезжал на гастроли и говорил: «Смотри, он все должен выучить! Чтобы он был грамотный!»

— Кстати, многие не до конца проходят этот путь: начинают в детстве — и бросают, потому что, возможно, родители не настояли. А потом, во взрослом возрасте, начинаешь жалеть, что не довел дело до конца…

— Поэтому существуют разные музыкальные или околомузыкальные занятия. Потому что дети могут быть разные, они даже могут быть по-разному одарены. У меня, например, никогда не было абсолютного слуха — мой слух называют гармонический.

— Это как?

— Это как утешительный приз. (Смеется.) Короче говоря, я не тупой и довольно музыкальный, я отлично слышу аккорды. А абсолютный слух — это когда человек слышит каждую ноту в этом аккорде. А я слышу сразу аккорд — и понимаю, по идее, какие там ноты. То есть, все наоборот. Так вот, для таких, как я, не было места в музыкальной школе — потому что были проблемы с тем же сольфеджио. Но я же могу его тоже изучать, только как-то немного с другой стороны — просто нужно по-другому к этому подойди. Или, например, после уроков в музыкальной школе девочки оставались и играли какие-нибудь эстрадные песни. И туда приходил и я. И все сразу замолкали — при мне это не играли, чтобы меня не провоцировать.

— На что не провоцировать, почему?

— Потому что у меня была тенденция к изобретению собственных нот — например, у Баха. Я должен был играть четко – так, как написано, по нотам, чтобы получить хорошую оценку на очередном экзамене. А надо было ведь наоборот: дать мне эту свободу и направлять меня. Если человек импровизирует, то зачем его останавливать? Так ученик будет развиваться. Надо нащупать то, что важно, то, к чему человек склонен. А дальше все — как в фигурном катании: есть обязательная программа, которую надо откатать, но есть и произвольная программа тоже. Повторюсь, что мы все разные, у кого-то одно лучше получается, у кого-то — другое. Так устроен мир. И музыка тут ничем не отличается…